Старый Паулито сидел в кресле-качалке, целиком погрузившись в свои мысли. Ветер с улицы гнал в прохладную тень простой комнаты с кафельной плиткой на полу звуки раскалённого города: крики мальчишек, грохот проезжающих грузовиков, лязг тележек, тяжело гружённых газовыми баллонами, лай рыжих собак. Весь этот чудный оркестр звуков был щедро приправлен ароматами овощного рынка, старой помойки с угла улицы, кофе… кофе. Нужно кофе.
— Розита, любовь моя! — громко обратился Паулито куда-то в сторону темного коридора. — Жизнь моя, звезда моя путеводная, свари пожалуйста кофе!
Послышался недовольный грохот кастрюль — Розита явно занималась стряпней.
— Паулито, старый ты пень, вот встал бы да и сам сварил себе кофе, тебе в твоём возрасте полезно ходить! И мне заодно бы чашечку налил!
Старик ласково улыбнулся. Он любил свою жену. Его взгляд скользил по стенам комнаты, цепляясь за неприхотливый диван со старым покрывалом, за молчащий телевизор с торчащей самодельной проволокой-антенной. На стене — обязательная для каждого кубинца доска с семейными фотографиями. Двоюродный брат, племянник с бейсбольной битой и в спортивном костюме, улыбающийся во все свои тридцать неполных зубов… кузина Мариита… эх Мариита, ты слишком рано покинула нас… а вот дочка Каридад, с мужем — они познакомились ещё в школе. Неуклюжий зять, опрокинул стол с тортом в день пятнадцатилетия Каридад, а ведь мы копили на этот торт всем районом. Но что уж поминать былое, лишь бы любил ее…
Взгляд Пауло остановился на висящем на стене трес. Маленькая кубинская гитара с тремя сдвоенными струнами, видавшая многое. Темные проплешины древесины, образованные от стука черепашьего медиатора, струны, помнящие и любовь, и горечь, и радость, и бесконечные ночи вечеринок…
На пороге комнаты возникла Розита, держа в руках маленькую чашку на блюдце.
— Что, Паулито, вспоминаешь молодость? — зорко перехватила она взгляд своего старика, поднося кофе.
— Эх, любовь моя, были же времена!..
Пауло взял кончиками большого и указательного пальцев чашку и одним долгим, полным мучительного удовольствия, выпил сладкую, ароматную жидкость. Словно искорки солнца отозвались эхом в его глазах. Он отставил чашку на узорчатый столик.
Розита помолчала. Затем она придвинула стул и уселась рядом.
— Дорогой, я тебе не сказала ещё, утром заходил Чичи. Ну знаешь, он иногда приходит, все пытается продать нам свою вырезку свиную, как будто не знает, ну или делает вид что не знает, что у тебя панкреатит. Ну мы разговорились, у него, кстати, двоюродная племянница замуж собралась, за Виктора, представляешь? Вот ведь как оно в жизни бывает… Ну кто бы мог подумать?
Пауло недовольно махнул рукой. Розита, заметив жест, продолжила:
— Да, так вот, они сегодня устраивают вечеринку у себя дома. Чичи с женой. Как в старые добрые времена, он и нас приглашал, сказал, что во всем Сантьяго не найти тресеро лучше, чем ты. А к ним придёт молодой музыкант из консерватории, и он хочет показать, что такое старая добрая кубинская вечеринка.
— Хм, — задумался Паулито. — Как в старые добрые времена, говорил? Отчего же и не пойти.
— Вот-вот, — обрадовалась Розита, — тебе полезно шевелиться, а то ты уже разваливаешься, как «бьюик» Чичи. Ещё немного, и тебе понадобится жестянщик, чтобы твои кости обколотил от ржавчины!
— Так уж и жестянщик, вот увидишь, Розита, я тебя до смерти затанцую. Ещё будешь уговаривать домой вернуться. Ишь ты. Жестянщик… тогда приоденься как следует.
— Да и тебе нужно нарядиться, Паулито. Помнишь тот чудесный синий костюм, в котором ты познакомился со мной? А ведь это было как будто вчера! Как раз на одной из наших старых вечеринок. Пожалуй, я достану его.
С этими словами Розита вскочила и умчалась в тишину коридора, оставив смущённого старика разглядывать свой трес. Что ж, вечеринка. Хорошо.
…
Вечерний воздух Сантьяго трещал по швам, густой, плотный, тяжёлый. Паулито в отглаженном синем костюме и белых туфлях, и Розита, разодетая в пышное креольское платье, подошли к двухэтажному домику. Решетки окон были распахнуты, а на пороге, покачиваясь, стоял Чичи собственной персоной и улыбался шальной сантьягерской улыбкой. Завидя приятелей, он замахал руками, как заправская мельница из романа Сервантеса.
— Чичи, а ты все не меняешься. Все такой же молодой гуляка! — широко распахнув объятия, Паулито обнял старого друга, невольно тыкая его в бок чехлом гитары.
— А, Паулито, хорошо что ты пришёл! Наверняка это красавица Розита уговорила тебя отвлечься от своего телевизора, да? Ай, Розита, умница! Ну проходите скорее в дом, уже все собрались! Слышишь? — Чичи поставил ладонь к уху, — Хосе уже стучит в бонго!
Действительно, из глубины гостиной доносился глухой и раскатистый стук.
Пока Розита доставала из принесенной авоськи снедь, Пауло достал трес и важно уселся напротив Хосе, небольшого роста, выжженного солнцем старика, на лице которого можно было прочитать всю историю Ориенте. Хосе выстукивал импровизацию, перемежая ее с воющими глиссандо, скользя послюнявленным пальцем по коже бонго. В углу сидела племянница Чичи в обнимку с Виктором — эмигрантом из Украины. Виктор этот был то ли коммерсантом, то ли диссидентом, понять было решительно невозможно, но здесь все это было не важно. Чуть поодаль возился с контрабасом высокий сухощавый студент из консерватории. Пахло жареной рыбой и кофе. Этот вездесущий аромат кофе — вторая душа кубинского Востока… без кофе не проходит ни одной беседы, ни одной вечеринки. С кофе начинается утро, и с кофе завершаются посиделки, обычно далеко за полночь, когда даже уставшие собаки прекращают свой лай и прячут морды меж лап.
— Ахха! — улыбался довольный Чичи, наливая в стаканчик ром и протягивая Паулито.
Тот слегка склонил голову, немного отпил и занялся колками, настраивая трес. Дергал одну струну, вслушивался, слегка крутил колок, снова дергал, снова прислушивался… Наконец, удовлетворенно кивнул головой — и звонкий «зов гор» заполнил комнату. Золотистые звуки треса расцветили простые стены жилища, искры переливчатых аккордов вспыхнули на лицах гостей. Хосе гулко стукнул в бонго и завёл мартийо — словно старый паровоз неторопливо отправился в путь. Чичи схватил мараки и затянул старую кубинскую песню:
Слушайте, слушайте! Хосе Кадете съел змею
не счищая с нее кожи, о Боже!..
Я не знаю, может быть теперь, когда он состарился,
он все еще ее жуёт!..
Ахха, Хосе ест змею, да!..
Гости разулыбались и подхватили:
Хосе ест змею, да!..
Всё еще ее жуёт!..
Ром будто сам появлялся в стаканчиках, а к жареной рыбе прибавился ароматные свиные шкварки. Розита помогала хозяке со снедью, пока старики шумели мараками и стучали на барабанах. Студент консерватории извлекал из контрабаса тяжелые, ухающие звуки, а Хосе, прикрыв глаза, выколачивал длинные и витеватые соло. Наконец, Паулито вскочил, словно ему было восемнадцать лет, и увлек Розиту в центр гостиной. Шаг, еще шаг… влево… вправо… неторопливый поворот… Розита залилась румянцем, отвечая на шаги Пауло и покачивая бедрами в такт барабанам. Чичи одобрительно смотрел на них, не забывая ритмично шуметь мараками и подтанцовывать. Да, вечеринка удалась, если уж старый Паулито оставил свой трес и пошел танцевать!..
…
Было уже поздно, когда Хосе, наконец, отложил бонгос, встал с табуреточки и раскланялся, тяпнув напоследок еще один стаканчик рома. Гости вышли на темную улицу, бурно обсуждая все подряд. Чичи крепко обнимался со всеми, а Хосе бурчал какие-то долгие наставления порядком наклюкавшемуся студенту из Консерватории. Наконец, темная сантьягерская ночь проглотила худой силуэт с огромным контрабасом на спине, семейство Чичи скрылось в жилище, закрыв решетки и двери… Паулито и Розита, обнявшись, побрели домой.
— Ну что, Розита, мне требуется жестянщик? Обколотить ржавчину с костей?
Розита устало отмахнулась.
— Да ты всегда был первым танцором у нас на районе. Я в тебя и влюбилась-то потому что ты танцевал хорошо. Такой элегантный, в костюме, загляденье!
— То-то же. И не сомневайся!
— Крутой, крутой Пауло, молодец, — она зевнула и задумалась. Паулито гордо вышагивал рядом, словно бойцовский петух. Роза незаметно глянула на него и расхохоталась — заливисто, звонко!
— Что? — нахмурился тот.
— Да нет, ничего. Я люблю тебя, Паулито. Я люблю тебя.
