7 февраля 2022
Иссак Дельгадо прибыл в Лос-Анджелес с семьёй в конце 2021 года — как раз вовремя, чтобы забрать Latin Grammy в Лас-Вегасе за свой последний альбом «Cha Cha Chá: Homenaje a lo Tradicional», записанный в Гаване вместе с певцом и композитором Алаином Пересом (его шурином) и участниками Orquesta Aragón. Сейчас Дельгадо продюсирует альбом молодого итальянского поп-исполнителя, а также готовит к выходу свою новую пластинку.
Когда Дельгадо отвечает на звонок, его неповторимый голос звучит так же обаятельно, как и в песнях — тембр, которому он обязан своим прозвищем «El Chévere de la Salsa» («Крутой парень сальсы»).
За плечами у Дельгадо, которому скоро исполнится 60 лет, история взлётов и падений в музыкальной индустрии и умение выстоять под радиоактивным дождём политики. Его карьера стала самой интернациональной, гибкой и долговечной среди кубинских музыкантов, которые в 1990-х прорвались на мировую сцену под звуки нового поколения — тимбы.
Это не первый раз, когда Дельгадо уезжает с Кубы, чтобы пожить какое-то время в США. В 2006 году он пересёк мексиканскую границу, чтобы оказаться «в пасти у волка» — среди эмигрантского сообщества Майами. Но вернулся в Гавану.
Певец, в чьём творчестве есть и фирменная романтическая сальса, и альбом с каверами на хиты Нэта Кинг Коула, и фиты с великими кубинскими музыкантами разных поколений, в истории Дельгадо навсегда останется ключевым голосом NG La Banda ( трек «Los Sitios Entero»), а также автором сольных хитов: «Dando la Hora», «El Solar de la California», «La Vida es un Carnaval»…
Джуди Кантор-Навас: Иссак, мы с тобой впервые познакомились в Гаване в 1990-х, когда кубинское общество переживало не лучшие времена. Тимба в то время была бунтом, звуком перемен, а ещё — энергией обновления. Бешеный успех тимбы совпал с периодом открытости, который дал таким кубинским артистам, как ты, возможность гастролировать за пределами Кубы и записываться на иностранных лейблах. Что ты помнишь о той поре?
Иссак Дельгадо: Знаешь, в ту эпоху у нас в голове было одно: «Мы завоюем весь мир». Всё изменилось, когда мы начали играть в NG La Banda — это был конец 80-х и 90-е. 90-е — десятилетие виртуозов. Тимба — это музыка с элементами джаза и афрокубинскими ритмами, а её предшественники — конечно же, Irakere. Irakere уже добились успеха за рубежом (они выиграли «Грэмми» в 1980-м), и это вдохновляло нас.
ДКН: Это был прорыв, когда ты подписал контракт с RMM — нью-йоркским лейблом сальсы, основанным живой легендой, продюсером Ральфом Меркадо. Невзирая на законодательный запрет США американским фирмам сотрудничать с кубинскими музыкантами. Это была историческая веха — не только для тебя, но и для всей кубинской музыки. Ты записал три альбома с RMM и даже выступил в Madison Square Garden…
ИД: Ральфи обожал мою музыку и подписал меня на RMM через компанию из третьей страны, чтобы обойти ограничения. Он сказал мне: «У тебя два пути. Либо едешь в Штаты и остаёшься там, либо выбираешь другую страну, потому что продвигать тебя с Кубы почти невозможно». Я ответил: «Ральфи, у меня здесь семья, я привязан к Кубе, моя мама еще жива…» Тогда он предложил мне переехать в Испанию. У него был филиал — BAT Discos, и с этими ребятами мы работали несколько лет.
ДКН: Ты, уже популярный на родине, уехал с Кубы тогда впервые, полный надежды покорить весь мир. Как встретили твою музыку в Испании?
ИД: На Кубе мы были очень близки к танцорам. Они умели слушать, понимали что к чему, у нас не было проблем с кубинской аудиторией. Но в Испании моя группа столкнулась со стеной непонимания, и это было обычно для тимбы 90-х.
Дело в том, что в Испании ностальгируют по традиционной кубинской музыке, да и танцевать её проще. Сон — он более плавный, испанской публике так комфортнее. На Кубе готовы к музыке, рожденной в 90-х. В Испании — нет.
Тимба — это музыка, которая взрывает вживую.
ДКН: Факт, что у тимбы за рубежом были свои преданные фанаты вроде меня, завороженные её грувом. Особенно в Майами среди недавних кубинских иммигрантов. Но, так или иначе, тимба и не оправдала ожиданий кубинских музыкантов. Почему так вышло?
ИД: Честно говоря, мы чувствовали, что кубинские пластинки не продавались. Люди хотели наслаждаться живыми концертами, но далеко не все покупали альбомы.
Тимба — это музыка, которая взрывает вживую. Мы проживали её на сцене и заражали зрителей — возникала обратная связь между публикой, танцорами, музыкантами и перкуссией. Настоящий экстаз. Но на пластинке тот же эффект не работает. А в последнее время за пределами Кубы ценят в основном традиционную кубинскую музыку — ту, что была в 50-х и 60-х. Но мы всё равно шли своим путём, потому что мы — новое поколение, мы продвигали своё звучание. Просто на это ушло много лет.
ДКН: А что происходит с тимбой сегодня?
ИД: Есть такие артисты, как Александр Абреу, Habana D’Primera. Это продолжение традиции. Ещё есть молодой парень El Noro и группа Primera Clase. Алаин Перес сейчас играет более утончённую тимбу, если можно так сказать — гораздо более музыкальную.
На Кубе тимбу по-прежнему играют, но за пределами острова… ну, разве что в Перу, где у нас целая «колония» поклонников тимбы.
ДКН: Какое наследие оставила тимба нынешнему молодому поколению?
ИД: Сейчас на Кубе местную музыку называют реггетоном, но это не совсем реггетон — я предпочитаю термин «урбан-музыка», потому что там смешано сразу несколько стилей. Среди молодёжи это сейчас основное направление, на Кубе его называют «репарто». Многие ребята играют именно «репарто».
И в основе этого «репарто» лежит тимба. Те же самые корос, что были у нас, только темп быстрее, а звучание — электронное. Мы посеяли семена, а они дали всходы.
Моё творчество — это смесь, фьюжн.
ДКН: Мы говорили о тимбе как о движе, не имеющем отношения к сальсе. Но в какой-то момент её стали называть «кубинской сальсой» — ради маркетинга, чтобы привлечь латиноамериканскую аудиторию. И здесь ключевую роль сыграл именно ты. Если кто и мог стать мостом между кубинским авангардом и сальсой, которую танцуют в других странах, так это ты.
ИД: Я хотел создать что-то среднее между тем, что играли в Пуэрто-Рико, Венесуэле, Колумбии, и нашей кубинской тимбой. Моё творчество — это смесь, фьюжн.
Такая смесь была понятнее и удобнее для танцоров за пределами Кубы. Именно этим я занимался с RMM — делал звучание доступнее. Потому что если оставить тимбу в её чистом виде — с бешеной перкуссией, резкими сменами ритма — это усложнит жизнь людям.
Когда мы играем живьём, мы импровизируем, и может произойти что угодно. Мы создаём музыку на ходу, и в этом вся прелесть кубинской музыки — её азарт и радость.
ДКН: Тимба во многом была музыкой протеста, хотя напрямую о политике в ней обычно не говорили.
ИД: На Кубе социальные темы поднимала скорее «новая трова». Вот как раз они всю дорогу этим занимались, и занимаются до сих пор. Но когда ты играешь танцевальную музыку, нельзя требовать от людей, чтобы они и танцевали, и думали одновременно. Люди приходят развлекаться, выражать себя через тело — как мы говорим, «a vacilar»). Это тоже форма свободы, просто по-другому.
Хотя в традиционной кубинской музыке всегда использовали двусмысленные тексты в припевах. Это идёт ещё со времён войны за независимость в 1800-х, когда кубинцы сочиняли песни с намёками против испанских колонизаторов.
Эти намёки всегда были в кубинском соне, гуараче. В 90-х мы тоже затрагивали социалку — например, пели о «jineteras» (уличных девушках, проститутках — примеч. СпР) и других вещах. У NG La Banda были треки, которые цензурировали на радио — но скорее из-за слов, которые на слух были грубоваты.
Разделение — это плохая идея.
ДКН: В 2006 году ты пересёк мексиканскую границу и переехал во Флориду…
ИД: У меня были личные причины уехать с Кубы в 2006-м, но я всегда стремился развиваться как личность и музыкант. Интересно, зачем кубинцам всегда задают вопрос: «Эй, почему ты уехал из своей страны?»
Меня постоянно пытались втянуть в политику, но я старался держаться в стороне, чтобы люди уважали меня так же, как я уважаю их.
Это все очень сложно. И это тормозит кубинских музыкантов. Сейчас политики снова раскалывают общество. Между кубинцами — невероятная пропасть, и это больнее всего для меня. Потому что разделение — это плохая идея. Мы можем оставаться разными, но едиными. Проблема Кубы в том, что в обществе уже много лет нет общего понимания.
Я не слепой. Если я вижу, что что-то идёт не так, я за то, чтобы у всех была свобода слова — у молодых, стариков, артистов. Свобода выражения — это универсальное право человека. Но я не могу позволить, чтобы от меня требовали говорить то, что кто-то там хочет.
Я уважаю право каждого высказываться. На церемонии «Грэмми» меня спросили: «Что ты думаешь о песне Patria y Vida?» Я ответил: «Они имеют полное право её петь». Но лучше б эти журналисты спросили о моем творчестве, о музыке: «А что ты думаешь о ча-ча-ча и о дуэте Иссака Дельгадо и Алаина Переса?»
ДКН: Ты говоришь о танцевальной музыке как о пространстве без конфликтов — месте оптимизма и даже экстаза. Это напоминает мне «La Vida es un Carnaval»…
ИД: «La Vida es un Carnaval» стала хитом, как и всё в искусстве, благодаря везению. Потому что первой её записала Селия Крус с аранжировкой Исидро Инфанте (продюсера лейбла RMM). А так получилось, что я как раз подписал контракт с RMM и уехал в Мадрид.
Ральфи Меркадо позвонил мне тогда и сказал: «Селия отправляется в тур по Испании с этим альбомом, и ей нужен твой оркестр для сопровождения». Я ответил: «Вау, это подарок свыше!»
Среди аранжировок, которые прислал Ральфи, была и «La Vida es un Carnaval». Мы её отрепетировали. Но в песне очень много текста, и когда Селия приехала, она сказала: «Нет, в этом туре я её петь не буду». И ни разу её не исполнила.
Так аранжировка осталась у моего оркестра. Когда я вернулся в Гавану, мы играли эту песню на концертах — и публика отлично приняла ее. Я сказал: «Записываем её в студии». Мы её записали, и на Кубе она пошла в народ. А потом подтянулась Селия и сделала её мировым хитом. Но первым её «оживил» я. Мне очень повезло с этой песней. И я до сих пор её исполняю.
ДКН: Ты сейчас в Лос-Анджелесе. Работаешь над новым альбомом?
ИД: Мы с Алаином собираем группу музыкантов — и не только кубинцев. Нам хочется создать что-то вроде… не люблю слово «All-Stars», но собрание музыкантов высочайшего уровня. Пока в процессе обсуждения, посмотрим, получится ли у нас совместная работа.
Основной фокус — классические стандарты, причём не только кубинской музыки, но и всей латиноамериканской.
Перевод: Капранов Марат для «Сальсы по-русски»,
20 августа 2025
с ограниченным применением технологий DeepSeek
