Музыка началась негромко. Сначала струнные заиграли мелодию, затем к ним присоединились альты и виолончели. Пуэрториканский симфонический оркестр под управлением Йоселин Пабон звучал поистине вдохновляюще. Я стоял вместе с Тито за кулисами большой сцены Пуэрториканского Центра изящных искусств имени Луиса А. Ферре.

Попс разоделся в блестящий черный смокинг со всеми модными наворотами. Он был поглощен музыкой, огромным оркестром и оркестрантах в его центре. Он был очень взволнован. Еще бы – ведь Пуэрториканский симфонический оркестр собрал эту сцену специально для него. Это был великий момент славы. Всё, что происходило до этого самого мгновения, было лишь долгой дорогой. Тито тяжело вкалывал на протяжении всей своей карьеры, и этот концерт был венцом его трудов, мечтой, воплотившейся в жизнь.

За полчаса до начала шоу рабочие и техники устанавливали сцену. За кулисами разыгрывались музыканты симфонического оркестра, а под крылом Тито съежились несколько его парней. Никто не обращал внимания на эту небольшую кучку людей. А там, на сцене, звучали крики и команды – каким образом рабочие сцены должны установить микрофоны, где должны стоять стулья для музыкантов… Одним словом, напряженная атмосфера.

– Мне нужно нюхнуть, – прорычал он. –  У кого-нибудь есть долбанный кокс?

Кто-то протянул ему пакетик с белым порошком. Тито выскользнул через заднюю дверь и исчез на несколько минут. Когда он вернулся в темный угол за сценой, все уже было расставлено по своим местам. Пабон тихонько постучал по пюпитру, стоявшему перед ним – все было готово.

Дирижёр слегка наклонил голову. Это был безмолвный, отрепетированный сигнал небольшой группе музыкантов, которые расположились посередине симфонического оркестра. Музыкальный руководитель и перкуссионист Тито Хосе Мадера младший был готов начать играть. Он был ветераном в команде Тито Пуэнте. Его отец, Хосе «Pin» Мадера, был легендой своего времени – играл на саксофоне в ранних составах великого Мачито и его афрокубинцев. Младший Мадера играл и записывался во многих оркестрах, но с Тито он был уже на протяжении почти 30 лет. Он был готов начинать. Мадера обвел взглядом других музыкантов из команды Тито: Сонни Браво, сидящего за роялем; Митч Фроман, саксофон и флейта; Марио Ривера, саксофон; Бернардо Миносо, бас; Рэй Вега, труба; Льюис Кан, тромбон и скрипка; Джон «Денди» Родригес, перкуссия. Всем им хотелось скорее начать играть, они были в полной готовности.

Мадера и основной костяк музыкантов в группе Тито чувствовали, что сегодняшний концерт был чрезвычайно важен для него. Удивительно, но Тито и его музыканты сблизились на протяжении последнего десятка лет. У Тито было правило – всегда держать их на дистанции. На протяжении всей своей жизни он верил лишь нескольким людям, из числа тех, кто работал с ним, так он считал необходимым. Но внезапно все изменилось. Мадера не мог объяснить это, и, пожалуй, никто не мог. «В тот момент это был какой-то другой Тито. Мы знали, что он плохо чувствовал себя, но было такое впечатление, что он получил заряд энергии. Ну, он же для этого обдолбался», вспоминал позднее Мадера.

– Стареешь, Попс! – поддел я его, пока он наблюдал за тем, как разыгрывался оркестр.
 – Поцелуй меня в задницу! – парировал тот.

Как бы там ни было, Тито сейчас по-другому думал о своих музыкантах. Даже когда он был суровым надсмотрщиком, отстраненным и холодным, он всегда присматривал за ними, и те это знали. «Музыкантов – как собак нерезаных, – говорил мне он, – но хорошие музыканты должны быть изнежены и окружены заботой, даже если вы их терпеть не можете».

Вступительные крещендо симфонического оркестра взрывались и смягчались от песни к песне. Духовые инструменты и тимбалес Пуэнте осыпали слушателей попурри мелодий, сочиненных Педро Флорес и другими композиторами Пуэрто-Рико. Настроение изменилось. Оркестр изменился и играл «Эль Хабарито» Рафаэля Эрнандеса в приподнятом темпе. Тито широко улыбался. Следующей композицией была его «Preciosa», песня о страстном патриотизме пуэрториканцев. Они были настоящими любимцами родного города. Публика была совершенно очарована.

Весь объединенный оркестр, включая группу Тито, играл в этот момент вместе. Публика, словно губка, впитывала музыку. Тито не переставал широко улыбаться до тех пор, пока композиция не подошла к своей кульминации. Наступила абсолютная тишина; можно было расслышать жужжание мухи.

Лаконичный голос нарушил тишину:

– Он записал более 120 пластинок. Он выступал в самых известных залах. Он получил 5 «Грэмми». Он признан за свой вклад в музыку и культуру всей планеты. Сеньоры, этим вечером играет Тито Пуэнте и Симфонический оркестр Пуэрто-Рико!

Аудитория взорвалась неистовым и эмоциональным градом аплодисментов.

Гул перкуссии начинает нарастать, когда Тито Пуэнте медленно выходит на центральную сцену. Он улыбается, когда проходит мимо Сонни Браво, сидящего за роялем. Тито приветствует дирижера. Подойдя к тимбалес, он поднимает свои барабанные палочки, и затем сводный Пуэрториканский Симфонический оркестр вместе с Оркестром Тито Пуэнте непринужденно взмывают в буйной, насыщенной «Мамбо Адонис», которую Тито переиначил в «Мачито навсегда», в память о своем друге и наставнике, Франке «Мачито» Грийо. Более того, мелодия, сочиненная Тито – это напоминание для всех присутствующих о том, что Афро-Кубинский большой джазовый оркестр, его изысканность и точность в интонациях живут и здравствуют и поныне. Темп, замысловатые переплетающиеся синкопированные вариации труб, деревянных духовых, перкуссии, и расширенная классическая струнная группа оркестра были свидетельством вечной связи Тито со своими корнями. Он был виртуозом, заряженным энергией. Его оркестр и симфония легко соединялись в одно целое. Гармонии духовых плавно скользили над струнными, а рояль и перкуссия связывали два, казалось бы, совсем разных мира – классику и афро-кубинский джаз – воедино.

Дирижёр следует направлению, предлагаемому перкуссионистами – Тито, Мадерой и Данди. Крещендо нарастает. Это – звездный час Тито. Его челюсти судорожно подергиваются, его рот открыт. Палочки встают на дыбы над его головой. Сонни стучит по клавишам рояля, удерживая два различных оркестра вместе – соединяя их в один большой организм. Тито улыбается, почти смеется. В настоящий момент это лучшее выступление Оркестра Тито Пуэнте из числа более чем полудюжины симфонических концертов на территории всех США. Тито смеется, и его глаза сверкают. Сложно поверить, что это тот самый Тито, который беспокойно разгуливал здесь несколькими часами ранее.

Одним за другим его парни начали играть свои фразы – Марио на саксофоне, Рэй причудливо импровизировал каденции поверх монтуно, исполняемого оркестром. Классика и афро-кубинский джаз с легкостью объединились в одно целое. Это был сильный пример того, как могут соединяться два совершенно разных жанра. Там были брейки, характерные для афро-кубинской музыки, исполняемые вслед за припевами, в которых играли Мадера и Браво, параллельно с Льюисом, который добавлял на тромбоне и скрипке. Несколько других музыкантов оркестра Тито играли свои акцентированные пассажи. Их серии риффов были  с почти азиатскими гармониями – Тито любил это звучание. Во время путешествий по послевоенной Азии он вдохновился восточной атмосферой… Весь оркестр, более 40 музыкантов, взрывался риффами – словно небольшая труба убегала от струнных гуахео. Затем наступила тишина, которую нарушил зал, разразившийся аплодисментами. Тито сиял.

Когда овации стихли, он, по своему обыкновению, сделал пару шагов к микрофону и сказал по-испански, голосом, дрожащим от эмоций:

– Для меня честь находиться здесь. Я смиренно благодарю вас. Пуэрто-Рико – родина моей матери… Она сыграла важную роль в моей успешной карьере. Спасибо.

Затем он перешел на английский.

– Здравствуйте! Меня зовут Тито Пуэнте. Я родился в Нью Йорке, и я пуэрториканец и играю афро-кубинскую музыку.

Он всегда напоминал об этом своим почитателям и критикам. В своих мемуарах о кубинских ”farándula”(артистах) «Последняя ночь», Бобби Колазо назвал Тито «пуэрториканцем с кубинской душой». В самом деле, таков был Тито.

Тито прибыл в Пуэрто-Рико спустя несколько дней после того, как он со своими музыкантами сыграли c Далласским Симфоническим оркестром.

Концерт 22 апреля 2000 года открыло исполнение попурри Джорджа Гершвина. Тито чувствовал свою связь с музыкальным стилем Гершвина. Оба, Гершвин и Тито, изучали Шиллингерскую музыкальную систему – уникальный 12-тональный метод сочинения и аранжировки, который применялся в 1930-е. Тито всегда утверждал, что Гершвин, наряду с Морисом Равелем, Клодом Дебюсси и Мануэлем де Фалья, были самыми вдохновляющими для него музыкантами за всю его долгую карьеру. По его словам, Равель и Дебюсси обеспечили экстраординарное, импрессионистское, наполненное звучание оркестровки, в то время как де Фалья угадал дух Испании.

Мой друг выглядел утомленно и болезненно, когда он приземлился в Сан-Хуане, в Пуэрториканском международном аэропорту имени Луиса Муньоса Мартина. Он шел медленно и, казалось, буквально считал каждый шаг, чтобы не запыхаться. Я подозревал, что ему нездоровится, но когда спросил его о самочувствии, он лишь посмеялся. Тито страдал одышкой на протяжении уже некоторого времени. В Нью-Йорке, когда он играл в Таун-Холле, мне пришлось помочь ему дойти до автомобиля. Следующим утром мы летели в Сан-Хуан. Мы тогда много говорили о музыке, и в какой-то момент он сказал тихим голосом:

– Я – это все, что осталось, Джо. Они все ушли. Да и я, пожалуй, недолго здесь пробуду.
Он быстро пришел в себя.
– Вот же черт! У нас будет отличное выступление в Пуэрто-Рико! –  Попс не собирался позволять кому-либо понять, что он чувствует на самом деле.

Пуэрто-Риканский симфонический оркестр – главный музыкальный коллектив острова и один из самых выдающихся оркестров Америки. Его спонсирует правительство Содружества Пуэрто-Рико. Он состоит из 76 постоянных музыкантов, которые исполняют 48-недельный сезон, который включает в себя симфонические концерты, оперы, балеты, поп-концерты, образовательные выступления и концерты для детей. Он также предлагает концерты на открытом воздухе на всей территории острова. Кроме того, оркестр проводит социально-образовательные программы в государственных и частных школах. История симфонического оркестра ведет отсчет от 1956 года, когда известный виолончелист Пабло Касалас посетил остров, чтобы увидеться с родными и близкими и открыть для себя землю, на которой родилась его мать. Вскоре после этого он посвятил большую часть своей работы развитию классической музыки в Пуэрто-Рико. В 1957 году он организовал первый ежегодный фестиваль Касалас, куда он пригласил всемирно известных классических музыкантов для концерта. Именно во время этого фестиваля, длившегося несколько недель, конгрессмен Содружества Эрнесто Рамос Антонини представил законопроект, который утвердил создание Пуэрто-Риканского Симфонического оркестра. Премьера состоялась 6 ноября 1958 года в Манагуэсе, в родном городе матери Пабло Касаласа.

Симфонический оркестр играл с целым рядом всемирно известных артистов, в том числе с Пласидо Доминго, Лучано Паваротти, Хустино Диас, Кири Те Канава и Алисия де Ларроча; он выступал в различных странах Центральной и Южной Америки, а также на материковой части США. Как и многие симфонические оркестры мира, он постоянно находился в поиске новой музыки, чтобы включить ее в свой развивающийся репертуар и расширить свою основную аудиторию, и Тито Пуэнте с его оркестром идеально подходили для этого.

С середины 1960-х, Тито начинал задумываться, как лучше всего смешать два различных типа музыки – классический и афро-кубинский джазовый биг-бенд. Классические композиторы еще до Тито долго экспериментировали, пытаясь достичь этого – Гершвин и Копленд лишь одни из многих. Но Тито не хотел утрачивать аутентичное афро-кубинское звучание. Он часто вспоминал, как Дюк Эллингтон прославился выступлениями с классическими оркестрами по всему миру, и Тито искал то же самое для своей музыки.

Пуэрториканский симфонический оркестр и группа Тито играли, и энергия внутри театра нарастала. Мамбо под названием «Мачито навсегда» открывало концерт, следом шла «Мария Долорес», написанная А. Альгуэродом. Соло на саксофоне Марио Ривера было мягким и проникающим в сердце. Затем зазвучала «Ноче-де-Ронда» – музыка Агустина Лара. Эта композиция напомнила мне о записи в студии RCA Victor в 1957-м, когда Тито сделал аранжировку классики для струнного камерного ансамбля и добавил Уго Монтенегро на колкольчиках. Соло на вибрафоне было спокойным и ритмичным.

Дань уважения Кубинскому Оркестру Арагон Тито выразил, исполнив композицию Абелардо Вальдес «Almendra» – запоминающуюся мелодию 1940-х, которая превратилась в эталон стиля.

Затем оркестр исполнил «El Bodeguero», написанную флейтистом Ричардом Эгуэсом, прославившим кубинскую чарангу во всем мире, и перешел к другим ча-ча-ча.

“I’m going to go fishing” – “Я собираюсь порыбачить” – была одной из излюбленных композиций Дюка Эллингтона, мелодию к ней сочинили Эллингтон и Пегги Ли.

«Cumbanchero», написанная Рафаэлем Эрнандесом, подняла на ноги всю аудиторию. Может, она и не не была одной из излюбленных мелодий великого пуэрториканского композитора, но была любима многими латиноамериканскими исполнителями.

Скрипки, трубы… оркестр Тито Пуэнте приводил зрителей в восторг. Долгое, зажигательное соло Тито на тимбалес завладело вниманием всех присутствующих без исключения. Тито был в ударе. «Он как будто снова стал молодым», – вспоминал Мадера. Но когда соло закончилось, Попс сделал пару шагов влево, прямо перед тумбадорас Мадеры, и присел на скамеечку. Это было что-то совершенно новое: впервые во время выступления Тито сел, находясь на сцене. Я знал, что что-то пошло не так; мы все догадывались, что он нездоров. Но, немного погодя, он улыбнулся и встал, и снова был готов играть.

«Я собираюсь порыбачить» Эллингтона продолжалось. Каждый музыкант – Льюис Кан на тромбоне, Митч Фроман и Марио Ривера на саксофонах, Рэй Вега на трубе, – выдавали импровизированные каденции, которые подхватывала перкуссия и Симфонический оркестр Пуэрто-Рико. Любимое публикой «Ойе комо ва», а затем еще раз «Фофи», афро-кубинский порыв Тито, который выдал заводной ритм и достиг бурного финала, воспламенившего публику. Они вскочили на ноги, хлопая ритм клаве 3-2 – базовый элемент латинской музыки. Митч играл на своей флейте поверх более чем 20 струнных инструментов – скрипок, альтов, виолончелей и контрабасов – и держал ритм вместе с Бернардо, новеньким участником оркестра, пришедшим из группы Монго Сантамария, усердно «нарезавшем» тумбао на басу, в то время как Сонни выколачивал фортепианные риффы. Фроман был взбудоражен. Даже у Тито открылось второе дыхание, он приплясывал, ровно стуча по бонгобелл. Заключительная часть была импульсивная и бурная. Тито покорил публику. Он был неотразим. На короткое время он вновь почувствовал себя юным.

Промоутером мероприятия был Рафаэль «Рафо» Мунис, один из восьми сыновей телевизионного продюсера и комика Томми Муниса. Не смотря на это, с самого начала было понятно для всех нас – для Тито, Хосе и других музыкантов, – что промоутер был «чудоковат». Трехдневное мероприятие было разрекламировано из рук вон плохо. Главный театр искусств вмещал всего лишь 1200 посетителей, и даже несмотря на убогую рекламу, более чем 95% мест были заполнены уже через три дня. Тито чуял смятение и разногласия промоутера и администрации, и никак не мог получить прямого ответа на какие бы то ни было вопросы. В прошлом он бы пришел в бешенство, но сейчас Тито чувствовал себя нездоровым. Все мы чувствовали, что все идет не так, как должно.

Тито знал, что Ральф Меркадо пригласил множество прежних участников проекта Fañia All Stars на стадион Hiram Bithorn для концерта в честь воссоединения. В числе хедлайнеров были его друзья: Селия Круз, Вилли Колон, Джонни Пачеко, Ларри Харлоу, Папо Лукка и Рэй Барретто. Тито свято верил, что он обладал куда большим драйвом, чем Fañia All Stars.

Я сидел и просматривал газеты, когда вдруг мне на глаза попались несколько объявлений, ссылающихся на их концерт.

– Думаю, Ральф тоже не слишком напрягался для раскрутки, особенно после того, что случилось с Селией, – сказал я Тито.
Тито пожал плечами.
– Стоящее дерьмо в «Веселых Звездах»[ref]Речь идет о каламбуре “Fania AllStars” Тито называл “Funny AllStars” – прим. переводчика[/ref] – это Рэй Баретто и Ларри Харлоу, может быть и другой пианист Папо Лукка. И Селия бы вытянула, если бы не разозлила пуэрториканцев, набросившись на Энди Монтаньеса. Но она упрямая. Как всегда. – Он снова пожал плечами.

Мы прогуливались по улицам Сан-Хуана – Сантурсе, Кондадо, старый Сан-Хуан. Джордж Ривера, продюсер и директор телевизионных документальных фильмов, сопровождал нас в нашей экскурсии. Люди приветственно махали нам. Это было совсем не похоже на Голливуд, где папарацци навязчиво преследуют знаменитостей. Люди узнавали Тито и были приветливы. Когда он остановился пообщаться с детьми на площади «Пласа де Армас» в старом Сан-Хуане, в их глазах было заметно оживление.

Разговоры были на испанском.

– Привет, вы знаете, кто я?, – спросил он.
Подростки заулыбались и оживились.
– Ты – Тито Пуэнте, – громко прозвучало в унисон.
– Вы знаете, чем я занимаюсь?
И снова хор голосов выкрикнул:
– Ты играешь музыку!
– Сальсу! – уточнил кто-то пронзительным голосом. Тито не стал переубеждать его. Он улыбался. Конечно, он ненавидел слово «сальса», но пусть будет так.

Он улыбался и продолжал приветствовать всех, от мала до велика. Он пожал руку каждому и даже обнялся с кем-то из юных поклонников – что случалось крайне редко. В тот момент я вспомнил, что могу посчитать по пальцам те случаи, когда он демонстрировал хотя бы какие-нибудь эмоции. Тито наслаждался этой короткой встречей с молодежью на исторической площади старого Сан-Хуана. Но увы, нам нужно было двигаться дальше.

Мы направились к зданию Пуэрториканского Капитолия в Пуэрта де Тьерра, на окраине старого города, обращенного к Атлантическому океану. Тито явно нервничал, шагая по ступенькам.

– Ты как, в порядке, Попс? – поинтересовался я.
– Отвали. Я в порядке, – прорычал он а ответ

Тито был немногословен, пока благодарные пуэрториканцы одаривали его всевозможными почестями. Он сказал всего несколько слов законодателям, собравшимся в палате Сенаторов Содружества Пуэрто-Рико, и был очень доволен, что встреча была краткой. «Пуэрториканские церемонии обычно длятся часами…», – иронично заметил он, когда мы медленно отходили от здания. На лестнице, ведущей вниз к парковке, мы столкнулись с Чарли Эрнандес, профессором Университета Пуэрто-Рико и сына бессмертного пуэрториканского композитора Рафаэля Эрнандеса. Разговор был недолгим – в те несколько минут Тито вспомнил своего учителя фортепиано давних времен, Викторию Эрнандес. Чарли тепло улыбался, пока Тито рассказывал о его тёте.

Сеньора Эрнандес. Первая учительница Тито по фортепиано. Сестра одного из величайших композиторов Пуэрто-Рико часто говорила ему о чудесном маленьком карибском острове (о самом большом острове Малых Антильских островов, или самом маленьком среди Больших Антильских островов). Тито вспоминал, что она была строга к нему. «Помню, что она била меня по пальцам маленькой указкой!» Но его воспоминания всегда были исполнены нежности к ней. Строгая, да, но ее влияние на Тито было положительным.

Виктория Эрнандес была учителем фортепиано на протяжении многих лет его юности, с 8 лет. Она научила его десяткам хабанер – основам пуэрториканской дансы, кубинского дансона, танго и даже американского рэгтайма. Именно Виктория познакомила его с огромным музыкальным наследием. Должно быть, вся эта музыка раз за разом прокручивалась в его голове, пока он шел с матерью, Эрсилией Пуэнте, целых восемь кварталов по 110-стрит и Пятой авеню в Эль Баррио, на 117-ю стрит, на очередной ненавистный урок фортепиано, один раз в неделю. Иногда Тито приходилось буквально тащить, кричащего и плачущего. Он предпочел бы зависать с друзьями, играя в стикбол или стрелять по шарикам – всё, что угодно, лишь бы не торчать у строгой “училки”, постоянно чего-то требовавшей от него. «Она была жестокая!» – вспоминал Тито.

Вскоре после возвращения в Сантурсе, мы встретились с участниками симфонического оркестра- руководителем оркестра Пабон и Мадерой – для обсуждения программы концерта, которая должна была быть представлена в ближайшие три ночи. Музыка была отправлена давно, так что оставались лишь какие-то небольшие вопросы. Тито хотел, чтобы все было по высшему классу. Разговаривая со мной и Мадерой, он вспомнил первый концерт своего оркестра в Калифорнии, в Голливуд Боул. «Это было не самое вылизанное наше дерьмо. Но мы сделали это, и даже с шероховатостями, ошибками и лажей это звучало хорошо. У нас не было времени на репетиции. Музыканты из оркестра Голливуд Боул были хороши, чертовски хороши, но представьте, они вообще не знают, что такое клаве!» Мы рассмеялись.

После того концерта, когда оркестр чуть не потерпел фиаско, Тито решил сам переписывать ноты, помечать партитуры и отдавать это правильным людям, достаточно хорошо бывшим в «теме». Когда Мадера взял на себя руководство оркестром, это стало его ответственностью. Тито любил Хосе, ведь тот напоминал ему Джимми Фрисаура, трубача и надежного партнера. Они были вместе почти полвека, и тогда оркестр был в хороших руках.

Тито вернулся в Caribe Hilton, чтобы подготовиться к четверговому ночному открытому концерту. Когда, спустя некоторое время, он спустился в вестибюль, разодетый в смокинг, нам казалось, что ему удалось перезагрузить себя и взбодриться. Он буквально сиял, почти физически.

– Вперед! – крикнул он нам. Мы послушно последовали за ним.

На следующее утро, после успеха второй ночи, Тито почему-то не спустился на завтрак. Музыканты были встревожены.
– Он не отвечает на наши звонки, – сказал мне один из них.
– Он наверняка делает что-то неполезное, и не хочет, чтобы мы его беспокоили, – сказал я.
– Слушай, даже если это было так, он бы взял телефон, – ответил Денди Родригес.

Я пошел в его комнату и постучал в дверь.
– Да, да, кто это? – раздался хриплый голос.
– Тито, Тито это я, Джо. Ты там в порядке?
– Да иди ты в задницу, я в порядке. Я всегда буду в порядке.

Несколько минут спустя он вышел из комнаты, одетый кое-как.
– Что вы тут все возбудились-то? – спросил он.
– Ну, мы ж беспокоились, – ответил я.
Тито выдавил кислую улыбку.
– Я в норме. Оставьте, блин, меня в покое, развели тут сопли…
– Выглядишь ты дерьмово, – сказал я ему, когда мы подошли к группе музыкантов.
Но Тито был упрям, даже немного безумен.
– Отвали!

Выступления в четверг и в пятницу ночью были заметно успешными для Тито и парней. Я пропустил субботнюю ночь, потому что Тито попросил меня сбегать через весь город, посмотреть, как там выступают «Развеселые звезды». Было дождливо, дорога была длинной, и, когда я попал туда, многие мэтры уже покинули стадион. До начала дождя ушла только Селия – ее освистали из-за критики народного любимца Энди Монтаньеса. Она упрекнула его в газете за его работу в Гаване и выступления в ряде концертов с кубинцами, оставшимися жить на Кубе.

В воскресенье утром мне сказали по телефону, что у Тито случился сердечный приступ. Я был в шоке. Ему поплохело сразу после субботнего концерта, и его отвезли в больницу Павии в Сантурсе. Я поговорил с Марги, женой Тито, находившейся в Нью-Йорке, и она заверила меня, что Тито был в порядке – это был не сердечный приступ. «Я уже вылетаю в Пуэрто-Рико», – сказала она мне. Как оказалось, он потерял сознание от изнеможения. Я ринулся в Сантурсе. Когда я туда приехал, Одри, дочь Тито, была уже в больнице.

– Ну что за херня! – кричал Тито, когда я шагал по его комнате. – Я просто слегка устал, вот и все. Что там с концертом Ральфа и его Веселых Звезд?
– Поклоннички закидали Селию помидорами.
– Я же говорил ей держаться подальше от этого концерта, особенно после того как она высказалась об Энди. Чувак, она упряма, как баран.
– Селия сказала, что ты должен показаться врачу.
Тито скривился.
– Ну что за херня-то, а? Передай ей, чтобы оставила уже меня в покое.
– Э, полегче, я только передаю ее слова.
Он прорычал:
– Какое же все это дерьмо!
В этот момент Одри Пуэнте вошла в палату.
– Как музыканты? Все ли в порядке? Убедитесь, что о них заботятся, – его голос стал твердым.
Я кивнул.
– Убедись, что парни в порядке. Они мне как родные сыновья.
Он посмотрел прямо в мои глаза, и еще раз медленно повторил:
– Они мне как родные сыновья.
– Тебе просто нужно выспаться.
– У меня будет достаточно времени выспаться, когда я подохну! – вскипятился он, – Все это херня собачья!
Мы с Одри ушли.

Когда я вернулся в больницу после полудня, Марги уже была с ним. Тито был в хорошем расположении духа.
– Это был очень большой концерт, я прям не могу дождаться следующего. Но не уверен, что он сможет переплюнуть этот. Ну ты понимаешь – находиться на родной земле и делать всю эту хренотень, которую ты так долго планировал… Ну, у меня есть ещё и другие дела. Как там парни, группа?

Тито продолжал настаивать на том, что был в полном порядке.
– Это все полная собачья херня. – Еще раз он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на свою жену.
– Проверьте, чтобы у парней все было хорошо.
Я улыбнулся ему. Я не мог ему помочь, но я ни секунды не сомневался, что в глубине души он чувствовал, что его время на исходе. Я кивнул ему.

– Увидимся в Нью-Йорке.

Жизнь – это лишь сон

В 11 утра, 31 мая 2000 года, во вторник, я лежал в своей кровати у себя дома, в Бронксе. Внезапно я почувствовал странный озноб. Я вскрикнул: «Боже! Нет!» Озноб прекратился также внезапно, как и начался. Хорошо, что я был один. Ронни Пуенте обещал держать меня в курсе состояния Тито после операции на открытом сердце в госпитале при Нью-Йоркском медицинском колледже. И хотя он не звонил мне, я уже знал, что Тито умер. Ронни позвонил мне в 11:10.

Телефон зазвонил в 11:07. Я сразу снял трубку:
– Джо, это ты? – Это был Ральф Меркадо.
– Я знаю, что ты хочешь сказать. Тито умер, – нервно сказал я.
– Как ты, нахрен, узнал?? Это ведь случилось только что!
– Тито сказал мне. Он пришел и попрощался.
Тишина. Я повесил трубку.

Смерть Тито была официально объявлена в 11 часов 5 минут.

Я лежал там, в темноте, и просто позволил мыслям течь сквозь меня. Последний раз, когда я виделся с Тито, – 29 мая. Я приехал в его дом в Таппане, в Нью-Йорке, где он содержался в изоляции от всего мира. Марги была удивлена мне:
– Что ты тут делаешь?
– Тито позвонил мне, он хотел, чтобы я привез ему музыки.

Из кухни послышался крик Тито:
– Кто это там?
Он подошел к двери и поприветствовал меня. Тито вернулся в Нью-Йорк. С момента его возвращения он был изолирован уже на протяжении приблизительно месяца – никому не разрешалось звонить и приходить к нему, за исключением членов семьи. Он мог поговорить по телефону только поздним вечером. Когда все уже спали, Тито звонил мне по телефону. Он часто разговаривал шепотом. «Привет, Джо, – шептал он в трубку, –  они не позволяют мне никого видеть. Вот ведь дерьмо!» Во время последнего телефонного разговора в субботнюю ночь 28 мая 2000 года я сказал ему, что я заполучил копию записи Пуэрто-Рико Олл Старз «Ти Мон Бо». Он настойчиво попросил меня привезти эту запись завтра же. Так что я поехал в Таппан.

Мы прошли на кухню. Тито вставил диск в cd-плеер. Он уже ездил в больницу, но из-за Дня Поминовения Павших операцию отложили. К тому же, он все еще не был уверен в том, что хотел бы пройти через все это. Пока мы слушали музыку, я думал о том, как бы так его убедить, что операция необходима. Музыка подействовала на Тито успокаивающе.

– Хе, неплохо, совсем неплохо, – сказал он.
Я улыбнулся.
– Ну да, почти так же хорошо, как оригинальная версия.
Он закатил глаза. Думаю, он помнил оригинал, в записи которого в 1957 году участвовали два лучших музыканта на подхвате, когда либо игравших для него – Монго Сантамария и Вилли Бобо.

Спустя приблизительно час пришло время прощаться. Когда я уже собирался уходить, он решил проводить меня. Он подошел туда, где я стоял и произнес:
– Я увижу тебя через несколько дней.
Он порывисто обнял меня. Мы оба схватились друг за друга. Это было впервые за все время, что мы дружили – такие вот объятия. А ведь мы стали друзьями с далеких 60-х… Мы путешествовали вместе и откалывали все виды номеров. Мы проводили долгие часы вместе, болтая и слушая музыку. Мы спорили – иногда даже яростно, потом мирились и спорили вновь. Мы были по-настоящему близкими друзьями. Он был больше, чем просто «лучшим другом».

Я лишь однажды видел его буквально раздавленным, когда умер Мачито. На публике он никогда не позволял себе истерик. Я улыбался, когда мы расцепили объятия – он улыбался тоже. Мы ничего не говорили. После этого я просто повернулся и ушел.

Тито прожил жизнь на всю катушку. Он был гением в музыке. Я точно знаю это. Тито жил ради музыки. Он полностью отдал всего себя ей. Для него больше ничего не имело значения.

[sc:prevnext prevurl=”2015/10/26/предисловие/” nexturl=”2015/11/09/танцы-под-небесами-латино” ] [sc:mmbodiablomail ]